ФОРУМ ЗАКРЫТ ДЛЯ РЕГИСТРАЦИИ И ЗАПИСИ 19.04.2015 г.
Вопросы, предложения, пожелания отправляйте на адрес: webmaster@insiderrevelations.ru

Новый форум находится здесь: Правдология.
Пожалуйста ознакомьтесь с тематикой сайта и форума "Правдологии", прежде чем создавать новые темы и сообщения.
Не все вопросы, которые было уместно обсуждать на данном форуме, будет уместно обсуждать на новом.

Страницы: 1

Корнилов и корниловцы

Цитата
В те страшные дни 1917 года, когда тысячелетняя Россия погружалась во тьму небытия и исчезала под огненным дождем революции, во всероссийском Содоме, в отличие от библейского, нашлись тысячи праведников, которые повсюду поднимались на борьбу и заступали дорогу силам зла. Этими праведниками были офицеры русской армии, верные им солдаты и увлеченные ими питомцы военных училищ – юнкера и кадеты. Среди этих героев, великих и малых, известных и безымянных, ярко горит имя человека, который несколько раз хотел спасти Россию от революции и погиб в борьбе, не в силах бороться одновременно с ненавистью врагов и предательством соратников – генерала Лавра Георгиевича Корнилова.

Роль Корнилова в событиях русской революции столь мастшабна и многогранна, что изобразить ее в полной мере почти невозможно. Тем не менее, мы постараемся изложить основные вехи Корнилова на тернистом пути спасения России, вехи, которые до сегодняшнего дня замалчивались, искажались или намеренно оставлялись в тени. По этим вехам можно составить образ неизвестного доныне Корнилова – героя-государственника, доказавшего вместе со всей Россией на собственном горьком опыте всю гибельность революционных и либеральных идей для русского мироустройства.

Лавр Георгиевич Корнилов родился в 1870 году в семье сибирского казака вышедшего в отставку в чине подхорунжего. Окончив Михайловское артиллерийское училище и Академию Генерального штаба, он уже в молодом возрасте выделился среди офицеров-одногодков способностью преодолевать совершенно непреодолимые препятствия во имя величия Российской Империи. Когда 1893 году в Туркестан, где служил капитан Корнилов, дошли слухи о крепости Дейдади, выстроенной афганскими племенами, враждебными России, Корнилов взял у своего командира, генерала Ионова, отпуск и вернулся через три дня… с планом местности, фотоснимками крепости и описанием ее укреплений.

Известным на всю страну Корнилов стал во время первой мировой войны. Взяв за основу своего полководчества учение Суворова, Корнилов отличался от него за счет своей казацкой натуры – решительной, иногда даже бесшабашной, не признающей хитрых маневров, не жалеющей ни себя, ни солдат, ни врагов. Поэтому в его активе мы видим и удивительные победы, и тяжелые поражения.

Одной из наиболее известных его побед является поиск в Карпатах в декабре 1914 года, когда около сотни разведчиков во главе с Корниловым ночью преодолели Лупковский перевал, спустились в Венгрию и внезапной атакой опрокинули 2 австрийских полка, взяв 1200 пленных во главе с генералом. Последний, увидя, кто и в каком числе взял его в плен, заплакал с досады и воскликнул: «Корнилов – это не человек, а стихия!».

При отходе из Карпат летом 1915 года Корнилов и его 48-я дивизия прикрывали отступление остальных русских частей. Лавр Георгиевич настоял на том, чтобы лично оборонять самый тяжелый участок. Дивизия защищалась до тех пор, пока не была окружена огромными силами врага. Корнилов приказал пробиваться – и его чудо-богатыри пробились сквозь 5 (!) вражеских дивизий, потеряв 5 из 7 тысяч человек, но сам Корнилов, будучи верным себе, остался прикрывать их отход, был тяжело ранен и попал в плен.

Австрийцы, пленившие его, знали, с кем имеют дело, и поместили его в крепости с многочисленной охраной. Тем не менее, едва оправившись от ран, он смог притвориться больным, лечь в тюремную больницу и бежать оттуда. Во время побега Корнилов выдавал себя за венгерского солдата, плохо говорящего по-немецки. Передвигаясь по ночам и питаясь тем, что мог добыть, он, тем не менее, смог добраться до фронта и пересечь его, выйдя к своим.

В то время, как Корнилов доблестно сражался на фронте, в тылу – в столице и в Ставке – зрел заговор против Императора Николая II. Сейчас можно считать доказанным, что единого руководства у этого заговора не было. Были группы заговорщиков, действующие каждая по своему плану. Одной из наиболее опасных наряду с марксистами-пораженцами была «олигархическая» группировка Гучкова, тесно связанная с зарубежными масонскими структурами и имевшая своих агентов среди высшего командования, главным из которых по праву можно назвать генерала от инфантерии Михаила Васильевича Алексеева, неоднократно сыгравшего роковую роль в крушении русского государства.

Именно генералу Алексееву масонами было отведено первое место в драме с отречением Императора наряду с Гучковым, Родзянко и князем Львовым, которые, как предполагалось, в виде «триумвирата» после отречения Государя возьмут на себя всю полноту гражданской власти. И уже 30 ноября 1916 года, за три месяца до революции, Алексееву было поручено арестовать Николая II, что не было выполнено только потому, что исполнитель – Михаил Васильевич – будучи почти в 60-летнем возрасте, тяжело заболел почками, отчего впоследствии и скончался.

Арест и «младотурецкий переворот» решили перенести на 30 марта нового 1917 года, когда Алексееву должно было стать легче. Мятеж в Петрограде застал заговорщиков врасплох. Тем не менее, они быстро пришли в себя и начали действовать. Родзянко потребовал отречения Николая II, заявив, что такова воля народа (толпа в Петрограде кричала всего лишь «Долой войну!»). Алексеев тут же разослал командующим фронтами и гвардейскими подразделениями телеграмму, в которой изложил требования Родзянко и просил их прислать Государю телеграммы с настоятельной просьбой об отречении. Царю же он представил дело так, будто командующие присылали телеграммы по собственному почину…

Большинство генералов настаивало на отречении. Не предали своего государя лишь адмирал Колчак, воздержавшийся от требования отречения, генерал Юденич, граф Келлер и хан Али Гусейн Нахичеванский, доложившие о своей готовности вместе с подвластными им подразделениями умереть за Государя. Эти телеграммы Алексеев от Николая II скрыл, окончательно, таким образом, запечатлев предательство своего монарха.

Когда Император отрекся в пользу царевича Алексея, а потом – в пользу своего брата Михаила, Гучков сотоварищи стали давить и на последнего, требуя отречения и от него. Михаил легко отрекся в пользу Временного правительства, видя в царствовании одно неудобство. Узнав об этом, Николай II приказал Алексееву послать телеграмму, в которой он взял назад отречение за Цесаревича.

И тут Михаил Васильевич Алексеев вторично предал своего Государя, скрыв от народа эту телеграмму. Генерала Корнилова, как простого судебного исполнителя, послали арестовать Николая II и Александру Федоровну.

В череде тех страшных дней единственным утешением для царственных узников было именно то, что взять их под стражу поручили известному всей России герою, генералу Корнилову. Презирая заговорщиков, захвативших верховную власть в государстве, но будучи вынужден в силу этого обстоятельства выполнять их приказы, он один отнесся к Императору и Императрице почтительно и вел себя с ними, как сказала Александра Федоровна начальнику охраны, «как настоящий верноподанный».

Заговорщики добились своего – получили власть в свои руки. Но удержать Россию и армию от хаоса они так и не сумели. Армия разлагалась и не желала воевать, в тылу увеличивалась разруха, государственность грозила исчезнуть. Но самое главное – развал русской армии сильно подвел союзников! Наступление в июне 1917 года, организованное революционным генералом Алексеевым, с треском провалилось (и неудивительно – Михаил Васильевич был чисто штабным генералом, давно отвыкшим от строя, у него еще был кое-какой «глазомер», но напрочь отсутствовали «быстрота» и «натиск»). Превосходно показали себя только чехословаки и Корниловский Ударный полк – главные герои Гражданской войны, которая еще предстояла…

И масоны, стоявшие у руля Временного правительства, пытались спасти положение любой ценой. В августе 1917 года Верховным Главнокомандующим был назначен генерал Корнилов. Его «ударники» еще в июле жесткими мерами навели порядок на фронте и в тылу, отлавливая дезертиров и расстреливая мародеров (трупы последних с табличками «За мародерство и грабеж» Корнилов приказал выставлять на площадях и вывешивать на фонарях. И такие «драконовские» меры позволили быстро восстановить порядок).

Но хаос нельзя было обуздать лишь ударными отрядами и вывешиванием изменников на фонарях. И Корнилов осознал, что на этом этапе истории Россию может спасти лишь диктатура. Постепенно была достигнута договоренность с Керенским и Савинковым о создании «триумвирата», где Корнилов требовал себе лишь полноты власти на фронте. Но он не учел, что имеет дело с масонами – непревзойденными провокаторами и фальсификаторами всех времен и народов.

В голове Керенского созрела идея, аналогичная горбачевскому ГКЧП – сначала договориться с военными о взаимодействии, потом подставить их под удар «третьей силы» в виде толпы под руководством левого вожака (Ленина – в те времена, Ельцина – в наши), после чего формально отречься от своих бывших соратников. И Керенский, и Горбачев, надеясь путем предательства укрепить свои позиции, в итоге потеряли и те остатки власти, что у них были, отдав ее той самой «третьей силе» – итогом и в том, и в этом случае была гибель государства.

Единственная серьезная разница между Корниловым и путчистами состоит лишь в том, что с последними Горбачев вел кое-какие секретные консультации, а Корнилова Керенский использовал «втемную», не ставя его в известность о своих планах. Иначе, не исключено, искренний государственник Корнилов повесил бы Керенского на фонаре с табличкой «За измену Родине» еще до того, как тот успел бы что-то сделать. А когда Корнилов обо всем догадался, то было уже поздно.

Не желая подставляться и ехать к Лавру Георгиевичу, Керенский послал к нему князя Львова для окончательных консультаций. Корнилов сказал Львову, что необходимо учреждение коллективной диктатуры при обязательном участии Керенского и что он, Корнилов, готов подчиниться, кому укажут.

Львов (действуя, скорее всего, в полном согласии с Керенским) приехал в Петроград и там, при свидетелях, изобразил из себя «испорченный телефон»: он сказал Керенскому, что Корнилов требует себе всю верховную власть — как военную, так и гражданскую, что он не верит Керенскому и Савинкову и не ручается за их жизнь.

Желая доиграть этот трагический для страны фарс до конца, Керенский вызвал Корнилова по прямому проводу и спросил (опять же при свидетелях!), правда ли то, что передал ему Львов – не уточняя, что же именно передал Львов. Корнилов, далекий от мыслей о провокации, чистосердечно ответил, что правда. Тогда Керенский, пылая от «праведного гнева», приказал Корнилову немедленно сложить с себя полномочия Верховного Главнокомандующего. Конечно же, Корнилов как патриот отказался покинуть свой пост в столь тяжелый для Родины час. Переговоры были прерваны, и Керенский объявил Корнилова изменником.

Этот ярлык, приклеенный к Лавру Георгиевичу, ошеломил его. Он отлично знал (как и вся образованная Россия), что министром земледелия у Керенского был штатный немецкий шпион Ицка Либерман, по псевдониму «Виктор Чернов». Керенский отлично знал это, но Либермана изменником не считал, просто как-то раз предупредил Корнилова, чтобы тот на заседаниях правительства не сообщал секретных сведений в присутствии «товарища Чернова» (такой бардак в высших эшелонах власти, кроме тогдашней эпохи, пожалуй, возможен только сейчас, когда на высших постах были и остаются члены международных тайных финансовых организаций, люди с двойным гражданством и тому подобное). А если Керенский и Либерман объявили его изменником, то это значит только одно – что изменники они сами! И Корнилов решил взять на себя громадный груз ответственности по спасению Родины.

Порвав с Временным правительством, Корнилов выпустил свое знаменитое воззвание, обращенное к народу. Даже сейчас, ровно через 86 лет, оно поражает чистотой любви к России, не загрязненной ни «свободой, равенством и братством», ни «союзными обязательствами», ни чем-нибудь иным. И перед нами открывается трагедия души человека, вынужденного видеть гибель своей Родины и объявленного изменником за попытку ее спасти. Вот этот текст:

«Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час ее кончины.
Вынужденный выступить открыто – я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большинства советов действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на рижском побережье, убивает армию и потрясает страну изнутри.
Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога – в храмы, молите господа Бога об явлении величайшего чуда спасения родимой земли.
Я, генерал Корнилов, – сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ – путем победы над врагом до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад новой государственной жизни. Предать же Россию в руки ее исконного врага – германского племени и сделать русский народ рабами немцев – я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли.
Русский народ, в твоих руках жизнь твоей родины!»

Но народ, уже зараженный большевизмом, либо безмолвствовал, либо поднимался вместе с Керенским и Лениным на защиту «завоеваний революции». Генерал Корнилов был предан своим окружением и выдан генералу Алексееву, который арестовал его и заключил в Быховскую тюрьму. Вместе с ним были арестованы генералы Лукомский, Деникин, Марков и Эрдели. Корнилова и Лукомского охраняли преданные ему еще со времен службы в Туркестане текинцы, спася его тем самым от самосуда со стороны разнузданной и потерявшей человеческий облик солдатни. Деникину, Маркову и Эрдели повезло меньше и их жизнь несколько раз висела на волоске.

Во время выступления Корнилова арестованный Государь Николай II сказал своему начальнику охраны полковнику Кобылинскому: «Спасение России от анархии, спасение имени России на дрогнувшем фронте зависит только от Корнилова. Мы все молимся ежедневно, чтобы Господь помог ему довести предпринятое дело оздоровления до конца». Это еще раз показывает, как Император относился к человеку, который его арестовал и которому даже ближайшие соратники (например, атаман Каледин) приписывали пламенные республиканские убеждения. Когда же Корнилов потерпел неудачу и оказался в заключении, Самодержец передал ему в Быховскую тюрьму свое благословение. Мистическая связь, установившаяся между ними, существовала до самого конца. И Корнилов, и Император Николай Александрович приняли мученическую смерть за Россию.

Чтобы окончательно внести ясность в вопрос о республиканских убеждениях Корнилова, достаточно услышать его признание о том, что республиканцем он был поневоле, сделанное им незадолго до гибели, во время Ледяного похода перед собратьями-офицерами: «После ареста Государыни я сказал своим близким, что в случае восстановления монархии мне, Корнилову, в России не жить. Это я сказал, учитывая, что придворная камарилья, бросившая Государя, соберется вновь. Но сейчас, как слышно, многие из них уже расстреляны, другие стали предателями. Я никогда не был против монархии, так как Россия слишком велика, чтобы быть республикой. Кроме того, я – казак. Казак настоящий не может не быть монархистом…» В этих простых словах – все величие истинного «республиканца поневоле» генерала Корнилова и все ничтожество республиканца добровольного генерала Алексеева.

Этот последний, заменив Корнилова на посту Верховного Главнокомандующего, вскоре убедился, что дела в армии идут все хуже и хуже. Солдаты отказываются воевать, не хотят идти на замену своих товарищей на фронте, а те, не дожидаясь смены, массово дезертируют с позиций. Ребром встал вопрос о реорганизации армии и переводе ее на добровольческую основу – чтобы с немцами дальше воевали только те, кого не надо было подгонять.

Таких было не так уж и мало. Ударники и офицеры поголовно высказывались за войну до победного конца. И Алексеев начал формирование новой, Добровольческой, армии – для войны с немцами. Отнюдь не в ноябре, а еще в конце сентября 1917 года формирование Добровольческой армии уже началось. Правда, Алексеев по своей привычке действовал вяло. Армия, а вместе с ней и Россия, к тому времени окончательно развалились. Так что когда 2 ноября (за 5 дней до захвата власти большевиками!) Михаил Васильевич приехал на Дон, к атаману Каледину, он снова остался «у разбитого корыта» – в его распоряжении было лишь 30 юнкеров и 800 рублей денег. И воевать он собирался явно не с большевиками – они тогда еще были на нелегальном положении. Мальчишек-кадет Михаил Васильевич собирался бросить против опытных и безжалостных убийц – немецких солдат. Взрослые люди умирать за «милую Францию» и за обязательства Алексеева перед масонами из союзнических правительств не хотели, и запудрить им мозги было на порядок сложнее, чем юнкерам и кадетам. То же самое понимали и коммерсанты, которые осознавали всю безнадежность дела Алексеева, проигранного задолго до его начала.

Эта тенденция сохранялась и в дальнейшем – жертвовали на армию понемногу, максимум по 400 рублей, а шли в нее в первую очередь юнцы из кадетских корпусов. Даже когда бои с большевиками на Дону были уже в разгаре, офицеры, которых было в тех краях превеликое множество (в Ростове с Новочеркасском – более 20 тысяч!) к Алексееву не шли. Они превосходно представляли себе его личность, его роль в разрушении Самодержавия, его текущие цели и истинное предназначение Добровольческой армии.

И только последовавшая осенью 1918 года смерть Алексеева и природная государственность русского офицера вкупе с его доблестью определили Добровольческой армии то светлое и навеки славное место, которое она заняла в истории

Так что пополнение рядов армии шло довольно плохо. За месяц Алексеев смог собрать меньше 500 штыков. Тогда он решил привлечь на свою сторону давнего оппонента, арестованного им и выпущенного на волю последним Верховным Главнокомандующим Русской армии генералом Духониным человека – Корнилова.

За освобождение генерала Корнилова Духонин заплатил своей жизнью – толпа озверевших матросов во главе с прапорщиком Крыленко, прибывшая в Ставку, чтобы расправиться с Корниловым, растерзала Духонина и долго глумилась над его трупом. Останки генерала несколько дней валялись под окнами вагона красного «Главковерха» Крыленко… А Корнилов с верными текинцами пробирался на Дон.

Генералу Алексееву не был нужен знаменитый генерал Корнилов с его ударным полком, даже всецело лояльный командованию Добровольческой армии. Все, что было нужно Алексееву и его заграничным «братьям»-масонам – это безропотное пушечное мясо с золотыми погонами, радостно идущее на убой за «милую Францию». И великий подковерный стратег, уже однажды арестовывавший Корнилова по обвинению в мятеже с целью установления диктатуры, решил внести в этот вопрос ясность.

Тогда, когда в столице Всевеликого Войска Донского Новочеркасске мучительно зарождалась Добровольческая армия, с первых же дней своего существования начавшая ожесточенную борьбу с большевиками, генерал Корнилов с первых дней стал ее знаменем. За ним офицеры бестрепетно шли на смерть, веря, что этот человек спасет Дон, а потом – и Россию. И, как ни сказочно звучит, какие-то надежды на это действительно имелись – к моменту первых боев Добровольческой Армии Корнилов уже не питал ни малейших иллюзий насчет «союзников», причин, по которым они обещали поддержку Белой Гвардии, и роли генерала Алексеева во всем этом. Корнилов придерживался собственных взглядов насчет того, что нужно спасать в первую очередь. И большинство офицеров Добровольческой армии (а не только солдаты и офицеры его Ударного полка) пошли бы за ним в огонь и в воду по его первому приказу.

Невероятный авторитет Корнилова в среде казаков и добровольцев в совокупности с его политическими убеждениями и отношением к «союзникам», конечно же, не мог не беспокоить генерала Алексеева. И в один из дней Рождества нового 1918 года, когда только что сформированная Добровольческая армия отбивалась от наседавших большевиков на Дону, наступила развязка.

Генерал Алексеев, не покидавший Новочеркасска, вызвал Корнилова с боевых позиций и задал ему вопрос «в лоб»: «А не желаете ли вы установить единоличную диктатуру?» Реакцию окопного генерала, который прямо с поля боя приехал в штаб, только чтобы услышать такие слова, предугадать было нетрудно. Простой сибирский казак бросил в лицо профессору Академии Генерального Штаба несколько слов, отнюдь не принадлежащих к академическому лексикону, и вышел, хлопнув дверью. С этого момента необратимый раскол в Добровольческой армии, как и во всем русском народе, стал свершившимся фактом.

Верные офицеры-«корниловцы» предупредили своего командира, что безобидный с виду генерал Алексеев отнюдь не предал этот факт забвению. Более того – несколько офицеров-«академиков» из ближайшего окружения Алексеева уже сговорились убить Корнилова при первом же удобном случае. В ответ на это Лавр Георгиевич со спокойным отчаянием отмахнулся: «Да я знаю!» И скоро, уехав на фронт, он снова командовал цепями своих ударников и юнкеров.

Однако для себя горячий патриот России генерал Корнилов четко уяснил, что в планах Алексеева нет места ни ему, ни русской национальной Добровольческой армии. Есть лишь «союзнический долг» и занятый красными Екатеринодар – столица лояльного Англии и Франции псевдогосударственного образования, Юго-Восточного Союза. А единственная его, Корнилова, и Добровольческой армии, задача – во что бы то ни стало отбить этот город обратно, чтобы воссоздать Юго-Восточный Союз и в скором времени снова открыть против Германии Восточный фронт. Возрождение Великой России в планы Алексеева и его кукловодов из западноевропейских лож никак не входило.

Генерал Корнилов оказался в тупике. Открыто порвать с Алексеевым значило бы не подчиниться вышестоящему начальнику и таким образом нарушить присягу, на что Корнилов никогда бы не пошел. Подчиниться его приказам значило обречь своих подчиненных на смерть во имя чуждых им интересов, на что Корнилов тоже не мог бы пойти с чистым сердцем. Если бы Корнилов попробовал саботировать приказы Алексеева, это было бы замечательным поводом для офицеров-«алексеевцев», которые спали и видели, как расправятся с грубияном, который (подумать только!) оскорбил их интеллигентного шефа. Оставался последний вариант, ставший для генерала единственным выходом, не запятнавшим его честь – самому погибнуть первым.

Лавр Георгиевич отлично осознавал, что Екатеринодар его армия взять, скорее всего, не сможет. Менее 3 тысяч добровольцев получили приказ атаковать огромный город, в котором засело больше 50 тысяч красных. Но если даже Добровольческой армии улыбнулась бы невероятная удача и она бы заняла Екатеринодар, удержать бы его сильно поредевшее после штурма войско не смогло и было бы полностью уничтожено первой же организованной атакой красногвардейцев. Именно эти обстоятельства имел в виду проницательный генерал Марков, когда перед решающим штурмом сказал слова, потрясающие своей величественной простотой и безысходностью: «Наденьте чистое белье, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодара не возьмем, а если и возьмем, то погибнем».

Но приказ взять Екатеринодар был получен, и Корнилову оставалось лишь волей-неволей доигрывать свою роль до конца. Вместе с тем он не мог смириться с тем, что иностранные масоны и местные космополиты, уже обманув и использовав его два раза, на этот раз уготовили ему бесславную участь полководца, бросившего свое войско на верную смерть. Все попытки Лавра Георгиевича бунтовать против этой роли неизменно кончались неудачей. И честь русского офицера не могла примириться с этим. Корнилов начал обдумывать, как вырваться из этого тупика.

Откажись Корнилов от посылки своих офицеров на убой – «алексеевцы» с огромным удовольствием расстреляли бы его на месте «за трусость и саботаж». Выброситься из окна, как партийный функционер Кручина, Корнилов не мог – многоэтажных зданий в станицах, через которые проходили первопоходники, не было. Пустить себе пулю в лоб, как это сделал атеист Пуго, Корнилову не позволяла совесть православного христианского воина. Остаться прикрывать отступление товарищей и отстреливаться до последнего, а потом подорвать себя и врагов гранатой Корнилов тоже не мог – пока в Добровольческой армии был жив хотя бы один офицер помимо Корнилова, он бы не позволил Лавру Георгиевичу совершить такой подвиг, столь не соответствующий статусу главнокомандующего.

Пока Корнилов предавался столь тяжким раздумьям, Добровольческая армия заняла позиции перед Екатеринодаром и 27 марта пошла на штурм. Первый бой на переправе к Екатеринодару был успешным – «психическая атака» безупречно ровных рядов офицеров-корниловцев с блестящими погонами и винтовками наперевес под четкий барабанный бой вызвала в плохо еще организованном и деморализованном красном войске такую панику, что они поспешно бежали с поля боя, несмотря на более чем пятикратный перевес в силах.

И здесь талантливый генерал совершил ту же ошибку, что и колчаковский генерал Сахаров, бросивший 9 июня 1919 года Каппелевский полк в «психическую атаку» на дивизию Чапаева, прижатую к реке Белой (эпизод, известный по фильму) – он отрезал паникующим красным войскам все пути к отступлению, предоставив им выбор погибнуть или стоять насмерть. Конечно, красные в Екатеринодаре, осознав всю безвыходность своего положения, решили стоять насмерть.

28 марта на всех окраинах Екатеринодара шли ожесточенные бои, продолжавшиеся весь день и всю ночь, в ходе которых белые, потеряв более тысячи человек убитыми и ранеными, все же смогли закрепиться в предместьях. Утром на помощь корниловцам подошла бригада генерала Маркова, но и марковцы не смогли переломить ход сражения – всех белогвардейцев, остававшихся к тому времени в строю, не насчитывалось и 2 тысяч, в то время как красный гарнизон Екатеринодара составлял более 50 тысяч человек. Днем 30 марта в Корниловском полку оставалось всего около 200 бойцов…

В этот день Корнилов окончательно понял, что настал момент истины. Так как не кто иной, как он, повел за собой этих офицеров, втянул их в эту войну, которая на самом деле оказалась продолжением борьбы за дело союзников, невольно вынудил своих боевых товарищей умирать за английских и французских масонов – он должен искупить свою вину кровью. И на военном совете, который состоялся 31 марта, Лавр Георгиевич решительно объявил о намерении, перегруппировав силы, 1 апреля лично повести армию на штурм.

Случись этот штурм – может быть, Корнилов и уцелел бы в нем. Но случиться этому было не суждено – опытный генерал решил подстраховаться. Еще когда Добровольческая армия занимала позиции для штурма Екатеринодара, Корнилов не без умысла облюбовал в качестве своего штаба и наблюдательного пункта одиноко стоящее на возвышенности здание фермы. После того, как штурм 1 апреля стал делом решенным, офицеры штаба попросили Корнилова перенести штаб, как они уже неоднократно просили его последние три дня, так как ферму красные обстреливали с самого начала боев. Корнилов, видя, что развязка в любом случае близка и не желая упускать дополнительную возможность искупить свою вину, ответил: «Теперь уже не стоит, завтра штурм».

В то время, как Добровольческая армия готовилась к штурму, красные, понимая, чем им это грозит, всеми силами пытались ему помешать. Не подыграй им сам генерал Корнилов – им бы никогда этого не удалось. Но снаряд, залетевший в здание фермы, решил участь штурма и всего похода…

Герой Русской армии, генерал Лавр Георгиевич Корнилов был тайно отпет и похоронен в станице Елизаветинской вместе со своим товарищем полковником Неженцевым, а могилы были сровнены с землей.

К сожалению, это не помогло – красные мародеры, ища драгоценности, раскапывали все могилы подряд. Когда тело Корнилова было опознано, его привезли в Екатеринодар, где командиры и комиссары при большом стечении народа раздели его, повесили на дереве и изрубили шашками, а затем растоптали ногами, обложили соломой и сожгли. После этого зверства толпа человекообразных ходила по городу и грабила квартиры, требуя деньги «на помин души»…

И этого никогда не забыли корниловцы, которые с тех пор не брали в плен ни комиссаров, ни офицеров, служивших в Красной армии. Не должны забывать этого и мы. Когда мы слышим призывы к «примирению» – примирению с духовными наследниками изуверов, столь бесчеловечно надругавшихся над великим героем русского народа, мы должны твердо знать, что с присными дьявола никакого примирения быть не может, только бой – до смерти или до победы.
http://www.specnaz.ru/istoriya/274/
Страницы: 1
Читают тему (гостей: 1, пользователей: 0, из них скрытых: 0)